Для послевоенных детей самой лучшей игрушкой был красно-синий мяч, диаметром с нынешний баскетбольный, да еще в магазинной сетке, чтобы родителям было удобно нести подарок домой.
Вот такой мяч в Горьком для своего сына Егорки купил Валентин Пиридонов, возвращаясь в Шарголи на зимние каникулы после успешно сданной первой сессии на двухлетних областных юридических курсах. Стипендию он не получал, ее по договоренности с районными властями, которые и послали его в числе трех молодых богородчан на областные курсы, надеясь получить грамотных председателей колхозов, должны через сельсовет платить его супруге, учительнице начальных классов Любови Ряхловой, точнее Пиридоновой.
А деньги Валентин в Горьком зарабатывал разгрузкой на железнодорожной станции вагонов, даже после работы с мужиками пиво пить не ходил – лишние расходы. Но зато на книги, юридические и сельскохозяйственные, хватало, и костюм хороший, городской, приобрел, даже бриолин, чтобы и прическу, как у городских парней, с волнистым набегом на лоб, сделать, за что и прозвали его на курсах Красавчиком.
До станции «Кожевенное» доехал на поезде, на площади Богородска удачно, хоть и в заднем ряду, уселся на пассажирский грузовик с брезентовым тентом, который летом не спасал от пыли, а зимой – от холода. Но на эти неудобства никто внимания не обращал, главное, что не надо, как несколько лет назад, добираться или пешком, или на телеге, или на санях. Еще три с лишним километра с трассы до родной деревни – и вот маленький домишко, плохонький, но свой, дешевле просто не купить, а в нем и Люба, и Егорка, так обрадовавшийся сине-красному мячу, который отец отдал сыну, даже не успев раздеться.
– Ты знаешь, Валентин, никакой стипендии я за тебя не получала, – рассказывала супругу соскучившаяся Люба о домашних трудностях, подливая вторую тарелку супа и наливая второй стакан самогонки. – Егорку иной день не с кем было оставить, договорилась было с Филипповной, да она половину моей учительской зарплаты запросила, так тогда Егорке на хорошую еду не хватит.
Егорка родился в послевоенный голодный год весом в два с половиной килограмма. Головку до девяти месяцев не держал, зато говорить начал раньше, чем ходить. Врачиха из Хвощевской больницы рекомендовала усиленное питание. Да где его взять при таких деньгах и при зимней однообразной деревенской пище. Любые лишние деньги тратила на сладости. Летом легче – в Крутихе дедушка с бабушкой всегда Егорке помогут, а зимой по бездорожью туда не набегаешься. В деревне же Шарголи ни свекрови, ни свекра у Любы нет, они еще с середины тридцатых в Павлове живут, а дядья Валентина не очень-то и помогают, хотя вроде теперь и родственники. Выход подсказала Любина подруга Анна.
– А ты оставляй Егорку у меня в начальной школе, пусть с моей Леной за первой партой сидит, Ленка за ним и у нас дома приглядит, пока мы в школе.
Так и сделали. И Егорка, Горка по-шаргольски, с трех с половиной лет стал ходить в школу. Люба с Анной в Хвощевке вместе в одном классе училась, тогда, в 1941-м, почти все девчонки-выпускники пошли в преподаватели, заменив учителей-мужчин, ушедших воевать. Люба начала преподавать в своей Крутихе, Анна – в родных Шарголях. Когда Люба вышла замуж в деревню Шарголи за Валентина, то ближайшая для нее работа нашлась лишь в школе-семилетке села Шарголи, что в километре от деревни.
– С осени у меня в Шарголях ближе Анны никого нет.
Выслушал, выпив еще один стакан самогонки, Валентин рассказ супруги, желваки по скулам пробежали, губы от обиды задрожали, словно крепкий мужик вот-вот, как баба, расплачется. И зачем он на эти курсы согласился, бригадиром же был на хорошем счету, председателем через несколько лет могли бы и так поставить: работящих мужиков в деревне теперь не так и много. Засобирался, надев старый тулуп и зачем-то прихватив в сенях левой рукой топор, направился в сельсовет. Решил выяснить, почему обещанную Любе стипендию не выплачивают.
Так с топором в левой руке он и зашел в кабинет председателя сельсовета. Наорал на председателя, стукнул правой, раненой, рукой по столу. Из соседней комнаты на шум прибежал случайно оказавшийся по своим делам участковый…
На следующий день из Богородска приехал для допроса арестованного следователь прокуратуры. Сперва поговорил с участковым, потом с председателем сельсовета, затем обыск в маленьком домике Пиридоновых устроил, прихватив с собой новенький мяч.
И только после этого язвительно начал допрос.
– Ну, Валентин Михайлович, рассказывай, как собирался сорвать весенне-полевые работы.
– В феврале-то?
– Ты мне зубы не заговаривай. Зачем в сельсовет с топором пришел, зачем председателя пугал? Может, в Горьком тебя на курсах научили позорить советскую власть? Это, понимаешь ты, бестолковая голова, по 58 статье за срыв весенне-полевых работ на восемь лет тянет.
– Да вы что, товарищ следователь! Фронтовик же я, Родину защищал, а ты меня вредителем каким-то выставляешь. Я просто про стипендию, которую Любе, жене моей, должны платить, пришел узнать, вот и все!
– Арестовываю я тебя, поедем в Богородск – там разберемся. Да еще надо проверить, почему ты в правую руку ранен, может, дружков на это подговорил, чтобы на войне не быть. Знаем мы таких симулянтов.
Тут Валентин не выдержал и ударил правой рукой следователя графином с водой по голове. Опять на шум вовремя прибежал участковый...
В кошевке следователь повез в Богородск связанного веревками арестанта. Рядом был шмат сала в тряпице – от председателя сельсовета и … красно-синий новенький мяч в белой сетке.
«Вот Егорка, наверное, плачет», – подумал Валентин, которому долго теперь не увидеть сына.
Горка, действительно, горько плакал – ни мяча, ни отца, по которому соскучился за полгода.
В Богородске дело Пиридонова разобрали внимательно. Со стороны следователя было явное превышение полномочий. Как оказалось, стипендию «зажал» председатель сельсовета, поэтому он и заинтересован был, чтобы Валентину дали срок побольше. Было учтено, что инвалид войны Пиридонов страдал еще (есть заключение госпиталя) нервами после ранения в правую руку. Учтена и характеристика, данная бригадиру полеводства при зачислении его на юридические курсы, на которых он учился просто отлично. Словом, присудили бывшему воину год тюрьмы, который он отбыл непосредственно в Горьком.
Вернулся домой в таком же студеном феврале и с таким же красно-синим мячом для Егорки, который уже научился читать и считать, поскольку по-прежнему ходил в начальную школу к тете Анне и целый день слушал ее уроки для первого, второго и третьего класса. Егорка обрадовался подарку, а еще больше – тому, что он с папой и мамой переезжает в город Павлово. Валентину было просто стыдно перед земляками за то, что не оправдал их надежд: они же после курсов хотели избрать его председателем колхоза.
